Леонид Федорович родом из Курской области. В 1972 году, когда ему было 14 лет, семья Рюмшиных переехала в поселок Поинга Сыктывдинского района, «Я сразу влюбился в эти места! Вся юность здесь прошла», — вспоминает с ностальгией Леонид. Профессию получал и работал в Сыктывкаре, но Поингу не забывал -выходные, каникулы, охота, рыбалка, грибы-ягоды…
Служил радистом в ракетных войсках в Казахстане, полтора года провел под землей. После армии устроился радистом на Сыктывкарскую авиабазу. Год Работал в Вуктыле. «В армии мы использовали азбуку Морзе, а на авиабазе связь была по микрофонам, мне это не нравилось. К ТП°МУ же на авиабазе радист — это диспетчер, собирает данные. Сколько пожаров, людей, техники.
Рутина. Да еще и ребята прилетали с заданий, рассказывали, как во время короткого отдыха успели немного порыбачить, поохотиться… Ая «больной» на это — с детства рыбачил, с юности охотился… Закончил сезон и пошел в парашютисты», — рассказывает Леонид.До этого ни разу не прыгал. «Говорят, у всех по-разному: кому-то в десятый раз прыгать страшнее всего, кому-то в двенадцатый… У меня самый страшный прыжок был первый», — признается мой собеседник.
Началась его «парашютная жизнь». Сначала были командировки по республике, всю Коми объездил. Работал в Кослане, Печоре, Княжпогосте, Ухте, Усть- Куломе… «Прыгали на лесные пожары. Десант три-пять человек и «Иван Иванович» большой мешок с инструментами и приспособлениями, который опускали отдельным парашютом. Один человек остается на «таборе» — в своеобразном лагере: палатка, спальники, провизия. Остальные тушат. Мешок весом двадцать килограммов — рации, лопаты, огнетушители — носили на себе по многу километров, да по ветровалам… Бывали очень сложные пожары, особенно на беломошнике. Нередко приходилось применять взрывчатку… На парашютных курсах отучился на взрывника, сдал на руководителя взрывных работ — уже ответственность за людей. А это не шутки — взрывы такие, что всю листву с деревьев сбивает! Взрывчатку нам сбрасывали на малых стабилизирующих парашютах… Нередко с пожара на пожар летишь: парашют уложил, в машину, продукты по пути… В период сухих гроз бывало до тридцати пожаров в день», — вспоминает трудовые будни парашютист-пожарный. С 1984-го Леонид Федорович работал инструктором парашютно-пожарной группы. Ответственности прибавилось. «Помню, учил группу в Кослане. Ребята свысока на меня поглядывают, мол, сами все про лес знаем — рыбаки-охотники. А поинг- ский парень оказался все-таки опытнее! — улыбается Леонид и уже серьезно продолжает. — А в 1986 году наши ребята полетели в Чернобыль. Я попал туда только в 88-м — добровольно- принудительно: служил в ядерных ракетных войсках и знал, что такое радиация. Подлетаешь к побылю и чувствуешь, как щитовидку будто прокалывает… Там тоже занимались лесоохраной. Облет 30-километровой пораженной зоны, посадка в Славутиче — в 15-ти километрах от Чернобыля. Там поля, поэтому парашюты не требовались — приземлялись на вертолетах. В этой командировке были 40 дней. Тех, кто работал в зараженной зоне первые два года после взрыва, выводили на инвалидность, они получали вторую пенсию за ущерб здоровью. А с 88-го льготы уже гораздо меньше… Однако радиации за два года там не убавилось! Из Поинги, кстати, еще двое ребят «хлебнули» радиации — Саша Демин и Вова Жмурин. Они в самом Чернобыле работали», — вспоминает парашютист.
Потом уже в резерве Центральной авиабазы Леонид Рюмшин летал по Союзу и за рубеж. Хорошо запомнил, как в 1991 году тушили пожары в Греции. «Там их в то время было столько, что греки сами не справлялись, запросили помощи. Сейчас у нас ИЛ-86 воду сбрасывает, а раньше в стране таких самолетов не было, с вертолета МИ-8 на подвеске воду сливали. Эффекта, честно говоря, мало было. Вертолет брал только тонну воды, падая с высоты, она распылялась, и до земли мало чего долетало… Зато за месяц мы всю Грецию объехали, видели, как люди на курортах отдыхают — на острове Родос, Крите, в Салониках… Жара, все прохлаждаются, а мы в пекло. Приземляемся, а под ногами колючки сантиметров по пять…»
За все «летное» время Леонид два раза открывал запасной парашют. Первый раз основной купол не раскрылся по вине летчика-наблюдателя — не пристегнули карабин. «Второй раз, когда новые парашюты пошли, у нас были ПСН — парашюты специального назначения, так называемые «крылья». Я вышел, а открыться не смог. Пришлось отцепляться и вводить запаску… — продолжает он рассказ.
В 37 лет вышел на пенсию. Этих денег, конечно же, не хватало. Двадцать лет проработал в охране. Потом инсульт. Потом инфаркт, операция в Питере… «Мои «болячки» официально с Чернобылем не связывают — не хочет Россия отвечать за СССР. Тем более что с Украиной у нас сейчас не самые лучшие отношения. Я там был не так давно. В Харькове на станции покупал билет на электричку и показал «чернобыльское» удостоверение. Мне сказали: «У нас свои чернобыльцы». Говорю: «Извините, но Чернобыль-то был ваш». «А авария там не по нашей вине произошла, а по вине России». Вот такие дела…
Сейчас у меня рыбалка, редко — охота, огороды. Лета в этом годудолго не было, значит, фрукты-овощи будутдорожать, поэтому свое растим…
Сожаления о том, что выбрал парашют, никогда не было. Хотя в детстве мечтал быть моряком, как отец. Хотелось мир посмотреть. Но мне довелось увидеть мир с воздуха».
Сейчас у меня рыбалка, редко — охота, огороды. Лета в этом годудолго не было, значит, фрукты-овощи будутдорожать, поэтому свое растим…
Сожаления о том, что выбрал парашют, никогда не было. Хотя в детстве мечтал быть моряком, как отец. Хотелось мир посмотреть. Но мне довелось увидеть мир с воздуха».
Записала Юлия ЧУПРОВА. Фото из личного архива Л. Рюмшина.
