Грамотный ветеринарный врач в сельском хозяйстве на вес золота. ООО «Пажга» с таким специалистом повезло – третий год за буренками на предприятии зорко следит молодой специалист, выпускница Вятской сельскохозяйственной академии Олеся Тайбарей (на снимке). Родом Олеся Мартыновна из Ненецкого автономного округа, а наш регион, по ее словам, приглянулся ей из-за мягких зим.
Гостеприимная Пажга
– Каковы они – современные Айболиты?
– Могу сказать совершенно точно, что большинство будущих ветеринаров идут в эту профессию отнюдь не из-за безграничной любви к животным. Они прекрасно осознают, насколько тяжелая эта работа. Поэтому очень востребованная. Это и стало основным мотивом, следуя которому я стала ветеринарным врачом.
Школу я закончила в с. Красном, что в сорока километрах от Нарьян-Мара, довольно успешно поступила и отучилась в Нарьян-Марском аграрно-экономическом техникуме. Три года проработала не по специальности, затем все-таки решила вернуться в профессию и поступила в Вятскую сельскохозяйственную академию, где нас связала тесная дружба с Кристиной Муравьевой из Пажги – мы жили в одной комнате в общежитии.
Признаться, до поступления в аграрный техникум я очень боялась коров и лошадей – в детстве они меня сильно испугали. В академии мы плотно изучали теорию ветеринарии, но на практику в кировские животноводческие хозяйства выезжали нечасто. Тогда студенты буквально облепляли подопытных буренок, как муравьи. У меня же была возможность попрактиковаться вдоволь – летом, а также на все праздничные и выходные дни я приезжала в Пажгу, где уже два года в местном хозяйстве трудилась ветеринарным врачом Кристина Муравьева. Сельхозпредприятие тогда переживало не лучшие времена, поэтому я хотела как-то поддержать подругу и коллегу, вместе мы проводили мероприятия по вакцинации, витаминизации, забору крови.
После третьего курса учебы директор ООО «Пажга» Михаил Пыряев позвал работать в штат, и я уже точно знала, куда трудоустроюсь после академии. В июле 2016 года, получив диплом, я прибыла в Пажгу как молодой специалист.
Условия работы предложили достойные – я получила «подъемные» от Минсельхоза Коми в размере 500 тысяч рублей траншами в течение трех лет работы на сельхозпредприятии. Для меня арендовали жилье в Пажге, а через полтора года по программе поддержки молодых специалистов мне оказали помощь при покупке собственной квартиры в Выльгорте. Для меня, вчерашней студентки, это весомый стимул остаться работать в Пажге.
Буренки тоже плачут…
– Корова не может словами высказать симптомы своей болезни. Что помогает точно определить диагноз?
– Определить недуг животного крайне сложно, но меня всегда выручают навыки, полученные в Кировской сельхоз- академии. Первый признак, что корова нездорова – она перестает есть. Травмы у наших буренок – это редкое явление, ведь они содержатся привязным способом, однако их часто одолевают «женские» хвори.
В особо тяжелых случаях я часами просиживаю возле заболевшей буренки, нервничаю, отпаиваю соленой или сладкой водичкой, делаю массаж специальным роликом. Иногда сердце разрывается, когда видишь в глазах коровы слезы. Да-да! Коровы, как и люди, плачут от боли. У них такие выразительные глаза, в которых можно прочитать множество чувств: доверие или недоверие, страх, боль, фатальное предчувствие.
А еще коровы – это очень умные и терпеливые животные. Некоторые из моих рогатых пациенток, издалека завидев меня на ферме, начинают беспокоиться, становиться бочком, предчувствуя, что я при манипуляциях могу причинить неудобство и боль. Другие, напротив, терпеливо ждут конца своих страданий, позволяют даже при отсутствии обезболивающей инъекции зашить рану – понимают, что я желаю им только добра. Такое случилось как-то с одной коровой, которая сильно разодрала себе вымя. Пока я оперировала глубокую рану, она стояла, не шелохнувшись. Зато чуть оправятся – начинают лягаться и бодаться – будь здоров! Но на этот случай у ветеринарного врача есть способы фиксации.
А какой горькой бывает досада от осознания, что диагноз не позволит сохранить животному жизнь. Очень тяжело вести такую корову в убойный цех, который мы между собой называем «красным домом». Я запрещаю рабочим произносить эти слова вслух, мне кажется, что животное их понимает и, услышав, впадает в панику, сопротивляется…
Не зря говорят, что опыт приходит с годами. Сейчас со своими подопечными я чувствую незримую связь и ежечасно беспокоюсь за их здоровье. По этой причине стараюсь не уезжать надолго домой, в Ненецкий автономный округ. Уеду в отпуск, и сердце уже болит – как там они без меня…
Люблю морошку!
– Как вы свыклись с укладом жизни коми народа и какими ненецкими традициями поделились с коллегами?
– У себя на родине я никогда не ела говядину в таком количестве, в нашей семье потомственных оленеводов едят в основном рыбу и оленину. Адаптироваться к такой пище пришлось уже будучи студенткой в Кирове. Но к местной рыбе так и не привыкла, привожу из дома ту, которую выловили в родной Печоре. Ненцы много едят ягод, в особом почете морошка, стараюсь каждый летний отпуск съездить домой и набрать ее на всю зиму.
В Коми, и в Пажге в частности, меня очень удивило, что молодежь и дети разговаривают на родном языке. У нас это редкость, ненецкий язык вымирает, его знают только люди в возрасте. Моя мама, например, хорошо знает национальные традиции ненцев и говорит на родном языке, но только дома. Я ее понимаю, но говорю с трудом. Кстати, мама понимает и коми язык, ее родители-оленеводы держали связь с коми-ижемцами.
У деда с бабушкой было огромное оленеводческое хозяйство, и мама сызмала ходила с родителями в тундру. В годы ее детства на учебу в интернат детей из тундры вывозили только осенью. Вот им-то как раз очень трудно было адаптироваться к другой пище – на огурец, который маме дали в десять лет, она смотрела, как на диковинку. По ее рассказам, чтобы дети безболезненно перенесли пищевую адаптацию, в интернате для них всегда ставили большую тарелку со струганиной и тундровой рыбой. Сейчас у мамы своя мастерская по пошиву изделий из оленьего меха – ее бурки, пимы, малицы пользуются в Нарьян-Маре, Архангельске, Санкт-Петербурге большим спросом из-за высокого качества – нити для сшивания камуса она обрабатывает смолой по старинным ненецким традициям.
И мне в детстве доводилось кочевать в тундре, жить в чуме, есть струганину и скоросолку. Сейчас деда уже нет, а по тем временам осталась ностальгия.
Дед рассказывал мне, что фамилия нашего рода Тайбарей в переводе с ненецкого языка означает чернолобый олень. Олень такой масти очень редкий, поэтому его могли позволить себе только очень зажиточные оленеводы. Чернолобый олень считался у ненцев символом богатства, а встреча упряжки, запряженной чернолобыми оленями, предвещала путнику большую удачу. Именно такие олени были у моего прапрадеда Мартына по прозвищу Тэси, что означает «безоленный, бедный». Когда Мартын родился, в его семье забили последнего оленя. Однако трудолюбивый и предприимчивый Тэси сумел вновь развести свое стадо, стать богатым оленеводом и даже ездить в упряжке, запряженной чернолобыми оленями. История моего прапрадеда описана в книге Василия Ледкова «Месяц малой темноты».
Тайбарей – символ удачи и процветания, буду рада, если это привлечет в пажгинское сельхозпредприятие рост и благополучие.
Записала Наталья КУЗНЕЦОВА.
